Он растянулся на армейской раскладушке, которая служила ему кроватью, и не меньше часа лежал, уставившись в потолок палатки. События развивались быстро. Тен Эйк был прав. Коги вернутся. В них было что-то такое, что толкало их к нападению — пусть даже нападать было неразумно.
Но, разумеется, они не могут напасть немедленно. Они понесли тяжелые потери, им пришлось с позором отступать после того, как их высший тотем был уничтожен.
Сколько времени потребуется оспе или кори, чтобы поразить расу, которая прежде не сталкивалась с этими болезнями? Энгер почти ничего не знал по данному вопросу, но ему вроде бы помнилось, что это время может быть очень коротким. Есть и другие заразные болезни — холера, чума. Правда, Кэлли, похоже, не склонен распространять такие.
Энгер задумался над тем, почему все-таки он не высказал свой главный аргумент против Глюка и тех, кто поддерживал капитана. Через некоторое время он пожал плечами. У него не было доказательств.
У входа в палатку кто-то кашлянул.
Энгер спустил ноги с кровати и сел.
— Войдите.
Это оказался патер Уильям, с беспокойством, написанным на круглом лице. Он похлопывал свой животик сквозь коричневую рясу монаха.
— Я пришел как посланец, сын мой.
— Да? — Энгер глянул на него. — Садитесь, патер Уильям. Посланец от кого?
Монах Храма пожевал губу и произнес:
— Возможно, мне следует уточнить: первый из двух посланцев, Если моя миссия не увенчается успехом, то, насколько я могу судить, следом за мной придет Бен Тен Эйк с отрядом своих людей.
Энгер мрачно хмыкнул.
— Угрозы не вяжутся с вашим саном, а, патер Уильям?
Монах откашлялся, укоризненно глядя на Энгера.
— Сын мой, капитан Глюк переменил то неприятное решение, которое ему однажды пришлось принять. Он пришел к выводу, что действовал тогда поспешно и необдуманно. Теперь, в особенности после твоих отважных действий сегодня днем, он хочет исправить ошибку.
Энгер непонимающе посмотрел на него.
Патер Уильям кивнул.
— Капитан осознал, что ты на самом деле Роджер Бок, член правления Компании, владеющий, соответственно, одной десятой всех доходов.
Энгер Кастриота уставился на него, не веря своим ушам.
Монах Храма похлопал себя по животику на сей раз двумя руками и некоторое время ничего не говорил.
— Потрясающе, — смог наконец пробормотать Энгер. — Но что если я вернусь в свою каюту на «Титове» и вновь приму на себя… мм… обязанности члена правления, а после этого появится кто-то другой, утверждающий, что это он Роджер Бок, и захочет получить свое место?
Патер Уильям кивнул и продолжил речь.
— Капитан хочет, чтобы вы ясно поняли: какие бы шаги не были предприняты в будущем, чтобы посягнуть на принадлежащее вам по праву место в правлении, это место вам гарантировано. Фактически, — при этих словах Монах Храма просиял, — этот вопрос был поставлен на голосование, и большинство членов правления проголосовало «за».
Энгер Кастриота спросил без тени теплоты:
— Вы хотите сказать, что правление проголосовало за то, чтобы предоставить мне долю в Компании вне зависимости от того, являюсь я Роджером Боком или нет?
— Ну, можно изложить это и так.
— Голосовали анонимно?
— Ну, не совсем. Первому инженеру Джефферсону Фергюсону и гражданину Зорилле эта идея не понравилась. Но нас, остальных, было большинство.
— Понятно, — сказал Энгер.
Некоторое время они молчали. Энгер обдумывал услышанное. Такое развитие событий было для него совершенно неожиданным. Наконец, он поднял глаза и произнес:
— Вы говорили, что вы — первый из посланцев. Какое… мм… сообщение доставит Бен Тен Эйк?
— Если моя миссия потерпит поражение, он должен взять тебя под арест и вернуться на борт «Титова», чтобы ты не мог распространить зловредные слухи среди населения колонии.
— Понятно. И даже… гражданка Бергман и комитет колонистов согласились со всем этим?
— Мне неизвестно, как голосовала сама Катерина, сын мой. Комитет удалился на совещание в отдельную комнату, они пришли к соглашению внутри себя, а когда вернулись, Катерина проголосовала «за».
Энгер Кастриота горько хмыкнул и встал.
— Как скоро он появится? Я имею в виду Бена.
— Он со своими людьми ждет в нескольких ярдах от палатки, и… Роджер, сын мой… — его голос был, как всегда, мягким. — Он будет сопровождать нас на «Титов» вне зависимости от того, какое решение ты примешь.
Значит, они не намерены были оставлять ему возможности болтать языком.
— Я понял, патер, — сказал Энгер. — Я собираюсь выйти отсюда. Вы на некоторое время останетесь.
Монах Храма озабоченно нахмурился.
— Но, сын мой, Бен Тен Эйк и его люди ждут перед палаткой. Если они увидят, как ты выходишь, они предположат, что ты намереваешься… ну…
— Распространить зловредные слухи?
— Ну… возможно…
— Отлично. Тогда я поступлю так: выберусь из-под задней стенки палатки, и они меня не заметят. Верно? — Энгер Кастриота взял свою дубинку.
— Но, сын мой… мм… Роджер. Я…
Именно в этот миг что-то щелкнуло в мозгу Энгера Кастриоты. Он произнес, растягивая слова:
— Мне пришло в голову, патер Уильям, что это единственное имя, которым я вас всегда называл. Как ваша фамилия?
— Ну, как тебе известно… Роджер, Монах Храма лишается фамилии, когда принимает обет безбрачия.
— Но какой она была?
— Пешкопи. Очень старый албанский род, насколько мне известно.
Энгер Кастриота очень долго смотрел на своего собеседника. Наконец, он устало произнес:
— Моя собственная фамилия тоже албанская. Вы никогда раньше ее не слышали?
— Бок?
— Кастриота.
Монах Храма покачал головой, отчего затряслись его толстые щеки.
— Нет, по-моему, не слышал. Я никогда не был на родине предков.
Энгер еще некоторое время смотрел на него, затем тоже тряхнул головой, словно в нетерпении. Он полез под кровать и вытащил оттуда один из чемоданов Роджера Бока. Став на колени, он открыл его и, порывшись, нашел то, что ему было нужно.
Он поднялся, вежливо сказал «До встречи» и направился к задней стенке палатки.
Его целью была большая палатка, расположенная недалеко от Административного Здания. Там горел свет, к облегчению Энгера.
Он вошел, не спрашивая разрешения, и увидел Джеффа Фергюсона склонившимся над столом, заваленным инструментами.
— Я думал, вы все еще спорите на «Титове», — сказал Энгер.
Джефф Фергюсон даже не глянул на него.
— Везде разбросано полно всякой всячины, — пробормотал он.